Маргарита говорила Фаусту:
«Скажи ты мне прямей:
Как дело обстоит с религией твоей?»
Так вот, что общего в религиозных системах древнего охотника, буддиста, современного протестанта, православного русского, японца?.. Мифы, этические нормы, ритуалы, ответы на больные вопросы – случай, жизнь–смерть… Все это работало кроме всего как способ различения «свой–чужой».
Религия – это единые правила, ритуалы, мифы. Ответы на очевидные, но важные для жизни, больные вопросы: куда ушел умерший, как с помощью магии (ее остатками – суеверием мы пользуемся до сих пор) или молитвами хотя бы частично управлять удачей, болезнями, погодой. Все это работает связующе, создает механизм-общину, чтобы жить вместе, охотиться, работать.
Менее явная, но важная функция религии, для которой мифы и ритуалы служат инструментом, – удовлетворять потребность в сакральном. Сакральное – категория, означающая свойство исключительной значимости и ценности объекта, требующего поэтому благоговейного отношения.
Запрос человека на сакральное – это проявление чувственного понимания бесконечной сложности мира, непостижимости его в полной мере рациональным способом – один из источников так называемого религиозного чувства.
В религии сакральное содержит мистическую компоненту. Но нечто подобное сакральности работает не только в религии. Такие «бессмысленные» ритуалы есть почти в любом устоявшемся коллективе, от спортивной команды до отряда космонавтов – везде, где люди желают удачи и понимают, что она зависит от суммы тысяч мельчайших фактов, которые не всегда можно осознанно контролировать.
Ритуальный танец древних охотников работал как «синхронизатор» неосознанного в умах участников. Совершая сакральный ритуал, люди уверяют в близости друг другу, общности на невербальном, дологическом уровне. Сообща совершают нечто, имеющее значение в неком «другом», непрактическом и необыденном смысле. Для дворянина сакральной является честь рода, память о предках. Древний человек, член общности охотников считал таковым род, тотем, вождя, олицетворяющего род. Возможно, людям, свободным от веры во Всемогущего и все контролирующего Вседержителя, наиболее близок будет культ Общества – возрожденный вариант сакрального в понимании дворян и древних людей. Возможно, мы видим рождение этой новой немистической сакральности в ритуале шествия «Бессмертный полк», в котором сошлись почитание памяти предков и День спасения нации.
Назовут ли это в будущем религией или как-то иначе, не имеет большого значения. Ведь в первичном смысле слова religia – нечто объединяющее (religare – объединять). Фауст, кстати, дал Маргарите такой ответ:
«И если ощутишь ты в чувстве том глубоком
Блаженство, – о! тогда его ты назови
Как хочешь: пламенем любви,
Душою, счастьем, жизнью, богом,
Для этого названья нет:
Все – чувство. Имя – звук и дым...»
Он понимает веру значительно глубже своей подруги и пытается ей помочь. Выполняет святую обязанность образованных людей…
Но вернемся к нашим классикам. Как они справлялись со страхом смерти? Пушкин, один из создателей нации, ответил на главные онтологические вопросы (зачем нам дана жизнь и зачем ее отберут?) своим творчеством: «Нет, весь я не умру...» Повторил эту мысль за язычником Горацием и Державиным, настолько она ему представилась важной – «душа в заветной лире мой прах переживет». А свои стихи про «дар напрасный...» он назовет потом пессимистическими куплетами. Мимолетное настроение, облеченное в прекрасную форму.
Пессимизм Камю более устойчив: жизнь абсурдна потому, что в ней нет смысла. Но стоп! Допустим, Камю не нашел смысла, но разве то, что мы о чем-то не знаем, означает, что этого нет? Дарвин не знал генетики, а мы не знаем природы темной материи. В отличие от замкнутой и конечной Библии, которая содержит все ответы на все вопросы и не приемлет сомнений и критики, наука поставляет новые открытия. То, что всякое незнание временно – часть веры неверующих.
Главный вопрос Льва Толстого: «Что потом?» Потом у вас, Лев Николаевич, всемирная слава и звание одного из самых влиятельных мыслителей. Бессмертие души, отпечатавшейся в памяти бессмертного человечества. Ваш вклад в культурный код Общества громаден и во многом определен вами. Вы существенная часть бессмертного Общества. И удивительна не тайна смерти, а чудо жизни на нашей маленькой Земле, вертящейся в громадном мертвом пространстве.
В конце жизни, через сорок лет после «той ночи», Толстой привел ясную формулу, пригодную и для нового евангелия неверующих: «Нет, этот мир не шутка, не юдоль испытаний только и перехода в мир лучший, вечный, а это один из вечных миров, который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны сделать прекраснее и радостнее для живущих с нами и для всех, которые после нас будут жить в нем». Да, верить можно в то, что человечество молодо и о смысле его жизни говорить просто рано.