О психологии в русской литературе
Статья и видео на тему воспитания и образования детей
Америку открыли викинги, и плыли они во многом на смелость. Не дожидались точной науки, определения себя в пространстве и науки судовождения, ещё не была так развита навигация. Им помогли смелость, минимальное познание и искусство, а не наука. Потом уже придёт Колумб со всеми. Начнут вычерчивать все извилины, побережья, карту, реки, горы и так далее. Но это потом. А викинги просто чувствовали, что поверхность земли безгранична, а может быть наоборот. Главное, что двигались и завоёвывали что-то. Мне кажется, это соотношение, оно то же самое в психологии. Первыми как раз писатели идут, а психологи больше похожи на схоластов, которые в то время как Колумб там плавал, они здесь рассуждали. Очень научно, очень точно, изощрённо что-то обсуждали, что мы сейчас даже и вспоминать не хотим. Нам это не нужно, хотя они развили свою логику, наука пошла другим совершенно путём.
Как раз выдающиеся писатели открыли в области психологии значительно больше, чем психологи до сих пор. Когда читаешь книги по психологии, большинство книг — это просто изучение чего-то, что они сами же и придумали.
Потому что область психологии — это всё-таки не наше пространство. Мы знаем, что ваза отличается от стакана. А как одно чувство отличается от другого? Это всё названия. И потом удивляешься, что вдруг у таких выдающихся людей, как Леви-Стросс находишь фразу: «Прежде чем мы будем изучать культуру, нужно провести реестр, составить список культур». Но ведь культура — это слово, понятие, инструмент нашего понимания взаимоотношения людей. Мы можем что-то назвать культурой, можем чуть-чуть мельче. Можно сказать, что внутри каждой семьи существует своя культура: утром до завтрака собираться и разговаривать или вечером что-то обсуждать.
Иллюстрация / shutterstock (Источник)
Почему он так говорит? Потому что он уже настолько внутри этого, что уверен, что то, что он называет культурой, и есть культура, и её можно перечислить. Но если другой человек придёт, с китайской ментальностью, всё будет названо по-другому: что есть культура, что — нет. Хотя понятно, что и китайцы, и европейцы одинаково отличат берёзу от осины.
И вот это то, что делает область психического такой размытой. Мы сами называем наши инструменты, это привнесённое, и оно даёт такую неуверенность, когда ты читаешь эти книги: а о том ли они говорят, о чём нужно? Литература, особенно наша русская, она куда более чётко вытачивает эти инструменты мышления о душе, о другом человеке, о его поведении.
Сравните цитату из «Пиковой дамы»:
"Две неподвижные идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, так же, как два тела не могут в физическом мире занимать одно и то же место".
На самом деле, здесь про идею фикс, про то, что потом было названо идеей фикс. Или вот эту цитату из «Анны Карениной», где определение тоски дано:
"Он скоро почувствовал, что в душе его поднялись желания желаний, тоска. Независимо от своей воли, он стал хвататься за каждый мимолётный каприз, принимая его за желание и цель. Шестнадцать часов дня надо было занять чем-нибудь, так как они жили за границей на совершенной свободе, вне того круга условий общественной жизни, который занимал время в Петербурге".
Конечно, об этом уже стоит думать, и это уже действительно инструмент. Понимаешь, как это возникло, и весь роман про это: как возникает определённое чувство, и что имеется в виду в той или иной ситуации под этим чувством. Так что русская литература — это просто учебник по психологии.
Другие материалы