Часто понимаешь, что мы читаем какие-то совершенно другие тексты. То есть те, кто писал их, кроме того, что мы все воспринимаем одинаково, видели и что-то другое.

Скажем, если человек, проживший за Полярным кругом всю свою жизнь, прочитает «доносилось пение птиц из окна», то, что, кроме криков чаек, он ещё может восстановить?

То есть всё, в общем-то, кроме музыки, наверное, все остальные искусства, и в том числе литература, они восстанавливают то, что ты как-то чувствовал. Как иначе ты их восстановишь? Есть такой интересный пример, можно даже сказать, два примера. Есть знаменитое, великое стихотворение Пушкина «Осень». Там есть такие строки о том, как он относится к осени:

Я за всю жизнь не встречал чахоточной девы, и не испытывал это чувство, что в семье все знают, что девушка чахоточная, и видно, что она умрёт скоро, и она об этом догадывается, естественно. И возникает чувство, что рядом с нами, со здоровыми людьми, которые собираются жить, человек уже наполовину из другого мира. И когда ты это чувство пережил однажды, тогда тебе и строки Пушкина совсем по-другому отражаются.

А так читаешь как описание какого-нибудь пейзажа. Может быть, замечательное описание, но всё-таки которого ты никогда не видел, и даже близкого к нему. Скажем, ты не был никогда в Африке, в саванне, и вот тебе описывают такой пейзаж. Да, да, хорошо, понял и всё. Если не встречал такого, в этой ситуации не был, то воспринимаешь эту часть стихотворения совершенно по-другому, не так, как, может быть, поэт задумывал. Но замечательно, что нечто остаётся и ты всё-таки это воспринимаешь.

Или вот другое, более скрытая вещь. В «Анне Карениной» такие строки:

Важно, что сёстры благополучно выходили всех шестерых детей, это отмечается как-то. Может быть, это жёстко звучит, но их потому и шесть, что кто-то мог умереть. Потому что если каждое поколение будет рождать по шесть, то сразу за несколько поколений население страны, вообще мира просто взорвалось бы по количеству. Толстой подчёркивает, что благополучно выходили всех шестерых детей, но для нас это как бы не подчёркивание, ну выходили и выходили, а что тут такого, ну скарлатина. А это действительно была опасность.

Или мы смотрим на картину "Оттепель". Видно, стоят какой-то пожилой человек и рядом девочка, наверное. Они стоят в лаптях перед огромной в распутицу лужей. Понятно, что если они её как-то неловко пройдут, эта маленькая девочка промокнет и большая вероятность, что умрёт, лекарств-то нет. А мы сейчас думаем, ну распутица, дойдёт до ближайшей деревни, может быть, что тут такого. Может быть, у неё какие-то резиновые сапоги, ничего страшного, протопается по луже. Но это совсем не так. Так и эти Кити и Долли выходили шестерых детей. Сказано-то мимоходом, потому что всем это ясно было, что это замечательный результат, всех выходили. А мы, конечно, этого не заметим.

Дело в том, что ещё век назад люди жили намного ближе к смерти, а значит, их жизнь чувствовалась острее, может быть. Трудно сказать, насколько, но всё-таки, конечно, ближе к смерти. Рождалось много больше людей, а просто численность была не такой, и умирало много.

Сейчас мы действительно сталкиваемся со смертью и понимаем, что мы смертны, например, когда близкий человек умирает. Когда ещё мы об этом думаем и зачем, что это даст? А тогда это всё, конечно, было ближе, острее и, может быть, те, кто оставался в живых, эту жизнь острее чувствовали.