Была война. Посмотрите, если падает самолет, происходит катастрофа, то всё расследуют и восстанавливают пофамильно, по строке инструкции, по минутам, когда что произошло. И скажут, какая гайка выполнена не из того материала, с какого завода поставили этот материал и так далее, и так далее. И всё будет известно. Погибло 200 человек, трагедия. А тут погибли десятки миллионов — почему, какие были причины? Где та гайка, где тот поставщик какого-то материала, мы знаем? Нет. Мало того, мы это даже не изучаем, потому что тут нужно касаться таких тонких материй, как ментальность людей, целых наций, или даже общих во всех нациях. То есть фактически обвиняемым будет народ. Можно ли так?

Запреты действительно есть. К примеру, вот один из запретов. Не так давно на одном из дней памяти жертв Холокоста вице-спикер Бундестага сказал, что так никогда и не будет понятно, как такой культурный народ, как немцы, поддался на этот соблазн. Вот цитата. Это было недавно, может быть, политик сказал это ради каких-то сиюминутных выгод для своей партии или страны, Бог с ним. А в 45-м году Томас Манн, которого уже совсем трудно заподозрить в каком-то поиске сиюминутной выгоды, пишет вот что:

Такое письмо, его статья «Германия и немцы». Посмотрите, это то же самое. Как же так, почему таких расследований нет? Можно сказать, что, наверное, есть специалисты, психологи, социальные психологи, философы, которые всё уже знают. Но сомнение берёт.

Есть какие-то общие слова: тоталитарные режимы, диктаторские. Но Гитлер пришел к власти совершенно демократическим путем. Сейчас абсолютно известно, что демократически выбранный президент Соединённых Штатов Америки отдал приказ бросить бомбы на Хиросиму и Нагасаки для того, чтобы Япония была не способна дальше воевать. Просто для того, чтобы запугать своего потенциального будущего противника — Советский Союз. Это же всё демократически выбранные люди.

Есть такая книга, по-моему, замечательная — «Тёмная сторона демократии». И там как раз говорится, что демократия — это не спасение от всех этих ужасов. А что же, что же является спасением? То, что надо это исследовать. Как исследовать? Есть же какие-то базовые вещи, например, понятие «свой-чужой». Заметьте по себе, если сосед попал под машину, мы говорим: «Ой, ой, какой ужас». Если что-то произошло в другом городе, может, там 20 человек погибло в автокатастрофе, мы говорим: «Да», — и следующую новость читаем. Если десятки тысяч убиты, скажем, где-то в Африке, это тоже нас совсем мало волнует. Почему? Вот эта дистанция — свой-чужой.

И здесь лежит ответ на то, почему те же немцы, зная, так или иначе понимая, что происходит с евреями в 30-е годы во время правления Гитлера, оставались равнодушны. Были конечно те, кто уезжал, тот же Томас Манн, не будучи евреем, уехал именно по этим причинам. Но евреи — это далеко, где-то на периферии сознания. Это первое. Второе — мы боимся и совершенно не хотим видеть то, что происходило до этого в Германии во многих городах. По этому поводу опять же есть литература.

Так и сохранилось: чужой нужен. Казалось бы, всем нужно понимать, как работает понятие чужой, что без него тоже нельзя. Значит, это нужно как-то расследовать, чтобы мы все это знали, чтобы не было болезни тёмных душ. Каждый должен за этим следить и понимать.

Может быть, нацизм вырастает из гипертрофированной местечковости. Мы здесь хорошие, у нас всё хорошо. Можно считать это в какой-то мере любовью к малой родине. Мы здесь хорошие, а там все плохие. Но ведь есть другая компонента, другая координата, хотя опять же свой и чужой.

Посмотрите, как легко и свободно у Аристотеля говорится о том, что есть свободные и есть рабы. Он говорит: «Совершенная семья состоит из двух элементов – свободных и рабов». Это как постулат. У Платона тоже так говорится. Свободные и рабы — это как естественное свойство мужчины и женщины. Их легко было различить на улице: в Риме рабы ходили в коротких туниках выше колен.

Во всяком случае, мне кажется, что мы должны всё это понимать, и в этом месте должно быть изучение. Самая большая катастрофа, которая произошла у человечества, как говорится, «антропогенная катастрофа», нами самими созданная. И её изучение, в чём ошибка пилота, в чём человеческий фактор — самая главная задача.

Можно подумать, что антисемитизм был инспирирован Гитлером. Так нет, он в XIX веке был. Он всегда был, в Германии и в Австрии особенно сильно. Студенты кричали Эйнштейну, когда он вёл лекцию: «Дайте мне этого жида, я ему глотку перережу». Зафиксированный факт, всё это было ещё в 20-х годах, до прихода Гитлера к власти. Гитлер, как любой политик, взял какое-то свойство ментальности, которое существовало в обществе, и использовал его для прихода к власти. Кроме того, что он и сам, конечно, был великим антисемитом.

А дальше окно Овертона: если до этого можно было не считать за людей африканцев, не обращать внимания, что делает папа Геринга, являющийся губернатором германской колонии, или что делает Леопольд ІІ, король Бельгии, то можно так действовать по отношению к евреям. Дальше Гитлер всего лишь сказал: «То, что мы и все остальные делали с африканцами, нужно делать и со славянами». Шаг не такой большой, они же тоже чужие. Где-то здесь, наверное, должно быть найдено то, что мы все должны понимать и знать.

Можно думать и в терминах окон Овертона. Европейская культура считает себя наследницей древнегреческой культуры, особенно немцы. Отсюда и арии, и аристократы. Постепенно происходило «мы наследники». Даже Кайзер одно время возмущался и говорил о впечатлении, что их образование воспитывает греков, а не немцев. Вместе с этим приходило и понимание описанного у Аристотеля и Платона: рабы и господа, свободные и рабы. Вместе с этим проходится какой-то шаг, первое окно: «Да, это нормально, смотрите, какая великая культура была создана в таком рабовладельческом обществе». Это попадает в систему понимания рядом с тем, что такое культура, что такое прогресс, что такое цивилизация. Всё это неравенство, сословное и естественное.

Можно привести много цитат Диккенса и Марса о пренебрежительном отношении к людям «второго сорта» во всех колониях, где естественным образом сложилась колониальная политика. Индейцы и африканцы — всё это какие-то недоразвитые нации. Только, пожалуй, Леви-Стросс оправдал их, сказал, что нет «наций детей», все взрослые. Только одни записывали свою историю, а другие нет, и история шла в разных направлениях, поэтому трудно оценить.

Эти окна Овертона проходились. И Гегель как бы вслед за Аристотелем говорит: «господин-раб», есть люди, которые достойны быть рабами. Оно уже немножко по-другому повернуто: человек, который не согласен пожертвовать жизнью ради свободы, достоин быть рабом. Это всё формулы, которые постепенно въедаются, как будто это норма, так можно думать, такой способ размышления. Дальше можно говорить об африканцах, а можно поставить туда славян, евреев. Сам алгоритм уже автономизировался, этот способ понимания мира стал отдельным: есть люди первого сорта, есть второго сорта. А дальше уже ты подставляешь, кто второй, кто первый. Важно, что этот способ мышления уже сформировался.