Всё время на слуху Запад: мы и Запад, мы и Восток—Запад, наша позиция. Мне кажется, она достойна того, чтобы над ней задуматься даже в некотором роде отстранённо, насколько вообще возможно, всё-таки имея свою личную идентификацию. Мы помним это: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись», — пишет Киплинг. Ну а в чём всё-таки разница?

Можно последовательно посмотреть на несколько пунктов. Например, протестантство и православие. Католическая церковь отдельно, возьмём протестантство и православие. В протестантстве успех в жизни — это такой ободряющий сигнал Господа, значит, тебе уже и там, в потустороннем мире, уготовано соответствующее место. А тому, кто проиграл, ему, соответственно, ничего, здесь проиграл, и там у них забронирована определенная позиция.

А о православии говорят даже, что оно было принято во многом потому, что там есть милосердие, милость к падшим, милость к тем, кто не всё получил в этой жизни. Может быть, это вообще один из краеугольных камней православия. Вот такая принципиальная разница.

Дальше возьмём индивидуализм и общность.

Такая разница. Но индивидуализм и общность во многом другом проявляются, это принципиально разные позиции, и во время войны особенно, во время блокады. Обо всём об этом много написано, и на это стоит вообще внимание обращать и понимать, что мы разные ещё и в этом. То, как мы действуем в стрессовых условиях.

Две статики, они обе имеют право на жизнь. Ты с кем-то, с другом, идёшь по пустыне, нашел что-то, какую-нибудь фляжку воды. Ты можешь её себе забрать, а можешь поделиться. И ведь обе позиции вполне алгоритмичны. Если ты заберёшь её себе, значит, ты дольше пройдешь, и, может быть, даже выйдешь из этой пустыни. А если разделишь, то вдвоем можете дойти, можете не дойти. Зато, если он найдет, он тоже поделится. Разные позиции, обе вполне работают и имеют разное одобрение.

Индивидуализм и общинность проявляются по-разному и в отношении к веяниям культуры, другой культуры. У нас распространена открытость. В некоторых частях общества она проявляется как «на Западе всё здорово, всё нужно принимать», зато мы многое воспринимаем и перерабатываем, делаем своим.

Для того чтобы понять это, посмотрите на размер Европы и нашей страны. Однако мы на таком пространстве имеем один язык, и у нас прилично говорить правильно, так как обычно говорят в центре, к этому мы все стремимся. В Европе на каких-то совершенно маленьких кусочках могут быть разные диалекты, и их с удовольствием поддерживают. Это действительно разная позиция, разное отношение к культуре, к языку как к большой части культуры.

В таких вещах, как отношение к подарку. Известно такое выражение «индейский даритель», оно как-то родилось в Штатах. То есть даритель, который ждёт ответного подарка, потому что он подарил что-то существенное, он считает, что подарок, дарение, дар — это установление связи. Я подарил, ты мне подаришь, мне кто-то подарит, между нами определенная связь. Каждый, кто общался с представителями западной культуры, видит, что отношение к подаркам и дарам у нас существенно разное. У нас всё-таки больше про «делиться», «отдать». Я по себе помню, что ещё в начале 90-х приезжали американцы, и я с удовольствием им дарил даже что-то ценное для себя, а для них это было непонятно. Подарил и подарил, молодец, может быть тебе так выгодно, удобно подарить мне что-то. Хотя для меня это просто было выражением каких-то ощущений, желанием показать, какие мы хорошие, и я наверное хороший в этом смысле. Отношение к дарам существенно разное, и это идёт издревле. Можно почитать, как именно индейцы обменивались дарами. В такой общинной культуре дары значат совсем другое, это не те самые подарки.

Или взять дружбу. Тут тоже принципиальная разница. У нас ещё сохранилось понятие «друг». Почему я говорю, что сохранилось понятие дружбы? Уже потому, сколько в языке оттенков. Это и «друг», и «приятель», «товарищ». Это важная характеристика того, что мы внимательно относимся к таким вещам, вообще к людям. Вежбицкая заметила, что в русском языке, в русской литературе оценочных суждений значительно больше, чем в английской. Оценочных, когда, мы называем кого-то. У нас героев называют: тот молодец, смелый, этот подлец, «ну ты даёшь!». Этого в нашей литературе значительно больше, и это отражает наш подход, нашу культуру. И тут разница существенная.

Иногда, хотя я с этим не согласен, Гитлера и Сталина называют двумя главными злодеями в мире, нам сейчас подают эту мысль. Хочется напомнить, что Гитлер, даже если их поставить рядом и рассматривать, Гитлер нашёл отклик в своем народе, объявив нацизм, превосходство германской нации. Сталин использовал совершенно другое свойство, и удачно использовал, — интернационализм. И у того, и у другого вышло получить всю полноту власти и даже стать обожествляемым лидером. Заметьте, насколько фундамент разный. Мне кажется, это тоже стоит рассматривать, учитывать.

Мы часто жалуемся, что у нас нет уважения к профессионализму, его меньше, чем на Западе. Так оно и есть, действительно.

От этого часто, бывает, сталкиваешься с низкой договороспособностью, не все могут воспринять: мне нужно с тобой заключить сделку, но если я считаю, что ты нехороший человек, мне не хочется с тобой и дело иметь. Поэтому мы часто не можем до чего-то договориться. В подъезде несколько человек не могут договориться, как соблюдать какие-нибудь нормы именно из-за того, что кто-то кого-то не любит.

На Западе — «любит», «не любит», — зачем? Есть сосед, с ним нужно договориться только по этому поводу, с одной его стороной. Здесь тоже большая разница, и она как и все предыдущие двоякая, это тоже и хорошо, и плохо.

Сожительство с другими народами — это тоже важно. Европа многонациональна, но до совсем недавнего времени границы, где кто живет, и границы языка на таких маленьких территориях были чётко определены, именно благодаря неприятию чужого, развитию своего. И посмотрите тезис при завоевании других земель, я имею в виду колониализм: «Здесь никого нет». И он действовал. Фактически он-то и подготовил нацизм, который был так принят в Европе. До этого потренировались на Африке, на Америке, что это совершенно другие люди, их даже обесчеловечивать не нужно было, исходно принималось, что они другие и их можно уничтожать. В истории это всё зафиксировано.

В России в одной из ливонских земель предводителем всего своего и русского воинства был татарский хан. Отношение к тем народам, которые были приняты в империю, даже завоеваны, оно совершенно другое. Нельзя сравнивать с колониальной политикой Запада. Тут тоже большая разница.

Я всё время говорил про Запад—Восток, сравнивал. Лучше считать, что мы, Россия, и не Запад, и не Восток, а Север, отдельно.